Об этом фильме Альмодовара писать непросто. Во-первых, потому, что в нем практически отстуствует привычная карнавальная эстетика режиссера, во-вторых, потому что сюжет картины укладывается в один абзац. Вот он.
Жила-была немолодая испанка - писательница, под различными псевдонимами поставляющая романы и сценарии из серии, скажем, "Шарм", "Страсть" и т.п. Сама по себе эта писательница была намного интереснее, глубже и умнее того, что сочиняла. Настолько глубже и умнее, что свою работу ненавидела, так ненавидела, что сама на себя под другими псевдонимами сочиняла пародии и разгромные рецензии. Неудовлетворенность работой усугублялась разладом с мужем, НАТОвским офицером, и в один прекрасный момент героиня решила свести счеты с жизнью, наглотавшись таблеток. Как говорит русская поговорка, умереть не умерла, только время провела, однако провела его не напрасно, ибо после возвращения на свет Божий почувствовала вкус к жизни, переосмыслила мир и себя в нем, увидела, что окружают ее, в общем-то, не такие уж и плохие люди.
В сущности, это все. Прочее - не сюжет, а содержание, которое тоже, пожалуй, не богато разносторонностью, но достаточно глубоко и вполне серьезно, обходится без всякого эпатажа и сексуальных перверсий, обыкновенно присущих текстам Альмодовара. Это - история бессмертной (у кошки - девять жизней) женской души, это - современная Анна Каренина, которую паровоз не переехал, а, оглушив, отшвырнул на перрон. Или же это героиня раннего Бергмана, героиня, которой еще неизвестны достоевские падения и взлеты в бездну.
Много сказано и стало уже общим местом, что, дескать, никто не исследует тайны женской психики лучше, чем художники-гомосексуалисты. Вряд ли это утверждение так уж верно, ведь ни Толстой, ни Бергман (а кто глубже них разобрался в женщине - вечной и современной?) к сексуальным меньшинствам не принадлежат. Альмодовар, однако, действительно к женщине и внимателен, и справедлив, и что-то особенное, другими исследователями упущенное, в ней подметил. В данном случае он рассказал о женщине-художнике, о Галатее, которая сама себе Пигмалион. Рассказал в жанре драмы на грани с мелодрамой при помощи еще одной замечательной европейской актрисы, Марисы Паредес (открывать которых мировому зрителю он великий мастер), актрисы не только темпераментной, но, по-видимому, и умной, прекрасно понявшей, чего именно от нее хочет режиссер.
Один только эпизод в начале картины, когда героиня просит проходящего мимо юношу снять с нее узкие - можно сказать, форменные "испанские" - сапоги, исполнен - и на уровне сценария, и на уровне актерской игры - одновременно потаенной иронии (ведь писательница носит заведомо жмущую ей обувь для того, что представить, как мучается ее героиня) и такого сочувствия, такого человеколюбия, что сразу же покоряет зрителя, а кроме того не может не напомнить ему лучший, наверное, фильм режиссера - "Чем я заслужила такое?".
Иными словами, "Цветок моей тайны" - светло-печальная, чистая песнь о женщине - страдающей и прекрасной, о женщине как матери, создательнице всего живого. И в этом смысле картина, конечно же, есть не что иное, как автобиографическая поэма Альмодовара, поскольку ведь всякий художник есть родящий создатель, индивидуум одновременно счастливый и страдающий, о чем никакой другой человек, мужчина, просто мужчина, пожалуй, даже и не представляет. А представляют (то есть понмают Альмодовара-художника) лишь женщины, его Галатеи. Потому он их и воспевает.
В целом этот фильм испанского маэстро, пожалуй, уступает его ранним работам "Чем я заслужила такое?" и "Женщины на грани нервного срыва", однако символизирует новый этап творчества режиссера, более глубокий психологически, более скупой в средствах, пожалуй, даже аскетичный. Недаром же пылкий южанин Педро Альмодовар так часто признается в своей любви к творчеству сурового скандинава Ингмара Бергмана.